…"Капитан, становитесь, я Вас сфотографирую, матери пошлете, будет рада, что живы…". Я обернулся на зов человека с лейкой и коротко бросил: "Некогда". Но фотокорреспондент уже успел щелкнуть меня, вполоборота..."
Жесткое, уставшее лицо, из-за погон виднеется Одер. Эта фотография висела в доме Ситцевых и в тот день, когда мы встретились. Александр Васильевич Ситцев, гвардии полковник, Герой Советского Союза, жил один в трехкомнатной квартире - жену похоронил, дети разлетелись. В гостиной, на крепком стенном крюке, висел тяжелый от орденов и медалей его парадный военный мундир. Многочисленные награды, отражающие путь нашей армии от Москвы - до Берлина, освещала Золотая Звезда Героя Советского Союза.
"Не воспринимайте это как мое стариковское чудачество, не думайте, что я, как Нарцисс, любуюсь через этот мундир на себя-бывалого. Хотя, признаться, он, конечно, отражает блеск моей жизни", - с улыбкой сказал Александр Васильевич и добавил: "Просто очищал мундир от чужих рук, после воровства. В один прекрасный день вернулся от врача, а шкаф открыт, мундир исчез! Но я же разведчик, все быстро вычислил: некому, кроме соседского парня Артема - были у меня основания так думать. Смело позвонил в дверь, мне открыла мать с заплаканными глазами и тотчас вернула мундир, извиняясь за своего оболтуса. Печально, конечно, всё это..." - и ветеран развел руками.
Моя душа была сражена. Но Александр Васильевич решил сотрясти ее еще раз: "А знаете, у меня ведь жилец есть, пойдемте, познакомлю", - и повел меня в третью комнату. Там не было ни души, а только диван, рабочий стол и стеллаж с книгами - с кем же знакомить? Но тут он подошел к странному сооружению в углу и сдернул с него большой павлопосадский платок. Предо мною предстал бронзовый бюст сурового гвардии-полковника, при всем наградном "иконостасе". "Вот сделали и доставили на дом. Мне полагается как Герою Советского Союза, для увековечения памяти. А я вот всё живу и живу, хотя сердце - дрянь, барахлит, да и Роза ждет, одиноко ей там", - из души ворчал Александр Васильевич. - Это она накрыла "командора" своим платком. Война сидит в нас, как заноза. Знаете, во сне я, бывало, истошно кричу: "Вперед!", а жена - будила, успокаивала. Но вот умерла она, и теперь я сам просыпаюсь от собственного крика"...
Мы вернулись к остывшему чаю с эклерами, не переставая ворошить военную тему. Я спросила у Александра Васильевича, за что он получил Золотую Звезду. "Наверно, за всю войну, вместе взятую! - отшутился он. - Впрочем, я бы каждому, ее пропахавшему, дал по такой Звезде!" Очень воодушевленно, на едином дыхании он рассказал о последних, берлинских "аккордах" этой страшной войны.
"...Силы 8-й армии под командованием генерал-полковника Василия Чуйкова, в состав которой входили мои бойцы (1-й батальон 117-го стрелкового полка 39-й гвардейской стрелковой дивизии), форсировав Одер, оттеснили противника от береговой черты и заняли позиции на Кюстринском плацдарме. Отсюда должно было начаться наступление на Берлин. На первом этапе операции нам предстояло штурмовать Зееловские высоты. Гряда лысых холмов, высотой метров до 50, тянулась по левому берегу старого русла Одера. Нам сказали, что до Берлина - не более 60 км.
Мы знали, что Зееловские высоты – мощный узел сопротивления, который защищают эсэсовцы, и битва будет тяжелой. Гитлер уверял, что "эту стену никто не свалит": сплошные траншеи на подступах, в которых солдаты стояли с частотой "ствол - к стволу", мощные фортификационные сооружения, всаженные в землю танки, зацементированные дзоты, система противотанковых средств и противопехотных заграждений.
В первой полосе обороны, которая лежала перед нами, было три линии траншей "в полный профиль". Наши позиции находились в 150-200 метрах от первой линии немцев, мы видели друг друга из окопов. По инициативе маршала Жукова, командующего 1-м Белорусским фронтом, на протяжении примерно 1,5 километров, были расставлены автомашины с вмонтированными мощными прожекторами. На рассвете 16 апреля 1945 года, в 5 часов утра, "заиграла" артиллерия: "катюши" минут 40 решетили траншеи в первой полосе обороны. Потом мгновенно вспыхнул свет тысячи прожекторов: немцы были ослеплены и растеряны. Пленные признавались потом: "Были уверены, что русские применили какое-то новое оружие".
Мы использовали момент преимущества и бросились в атаку, легко смяв незначительное сопротивление трех траншей в первой полосе обороны. У меня был убит 1 солдат и 2 – ранены. Дальше нас ждала вторая линия обороны, уже непосредственно у Зееловских высот. Мы приблизились к ней примерно в 10 утра, пошли в бой, но тут же залегли, встреченные лавинным огнем из всех видов оружия. Нельзя было поднять головы. Мой батальон потерял 50 человек из 500, это – очень много. Доложил командиру, что пройти невозможно и услышал в ответ: "Сейчас будет нанесен новый мощный артиллерийский удар, после него - давай снова в атаку. Нужно укрепиться на второй линии".
Мы начали вторую атаку. Под прикрытием танков удалось немного продвинуться. Мы остановились примерно в 150 метрах от первых немецких траншей и стали окапываться. Все наши следующие попытки атаковать оказались безрезультатными – у немцев все было пристреляно и рассчитано, бешеный огонь отбрасывал нас, как щенков. Было очень много потерь. Попытка командования войсками 1-го Белорусского фронта ускорить продвижение войск вводом в сражение в 1-й и 2-й танковых армий тоже не привела к желаемому результату.
Семнадцатого апреля командование дало команду авангардным подразделениям идти вперед, огибая Зееловские холмы. Высоты продолжали атаковать те, кто шел за нами, - вторые и третьи эшелоны. Мой батальон двинулся по правую сторону от холмов. Мы отбили атаки арьергардных постов и прошли дальше, оставляя высоты позади. К концу дня , после мощной артиллерийской и авиационной подготовки, оборона на Зееловских высотах была прорвана войсками 8-й гвардейской армии Чуйкова во взаимодействии с 1-й гвардейской танковой армией под командованием генерал-полковника М.Е Катукова. Отчаянное сопротивление немцев на Зееловских высотах продолжалось еще 2 дня, однако они были сломлены морально.
Дальше мой батальон получил задание штурмовать с западной стороны фольварк, замок-форт, входящий в систему Зееловской обороны. Он стоял на островке небольшого озера, с землей его соединял узкий мост. Мы предприняли две попытки штурмовать фольварк, но это не удалось. Немцы били фауст-патронами, пулеметами, гранатометами. Тогда пришлось пойти на военную хитрость: я приказал продырявить бочки с бензином и пустить их с моста в ворота замка, а потом выстрелом поджечь. Вскоре на территории фольварка вспыхнул сильный пожар. Через некоторое время в окне верхнего этажа мы увидели белое полотнище.
В сопровождении двух автоматчиков я отправился на переговоры. Лицо командира, майора СС, было обезволено нервным напряжением и смертельной усталостью. Он кивнул в знак согласия с нашими условиями и попросил о медицинской помощи для раненых – ими сразу же занялась наша медслужба. Остальные, сдав оружие, выходили на дорогу и строились. Ординарец доложил мне, что пленных - 365. Я курил самокрутку и наблюдал за майором, который вынул из кобуры свой вальтер и несколько секунд смотрел на него. Я даже подумал, что – застрелится. Но он бросил вальтер на землю, вытащил портсигар и тоже закурил.
Последние дни войны. Как не хотелось умирать! И как страшно было видеть смерть погибающих рядом товарищей! Моего любимого командира полка – подполковника Гриценко немецкий снайпер "снял" в Берлине, у Тиргартен-парка. Мы положили его на шинель и понесли…Впервые в жизни я плакал.
Сдав пленных, батальон продолжал выполнять боевую задачу, наступая к центру Берлина в направлении парка Тиргартен. Пересекая одну из Берлинских улиц, наши штурмовые группы были обстреляны из пулеметов, установленных на втором этаже стоящего на противоположной стороне здания. Пришлось задержаться. Доложив обстановку командиру полка, я принял решение уничтожить пулеметные точки из сорока пяти миллиметровых пушек. Командир батареи старший лейтенант Огурцов эту задачу выполнил.
В то же время две штурмовые группы – одна под моим командованием, вторая под командованием командира первой роты – атаковали и захватили противоположный дом. Автоматным огнем и гранатами были уничтожены оставшиеся в доме гитлеровцы.
Батальон, очищая от гитлеровцев дом за домом, квартал за кварталом, подошел к парку Тиргартен и был остановлен автоматно-пулеметным огнем, который велся гитлеровцами из парка. Началась перестрелка и переброска гранат через забор парка.
Я доложил обстановку командиру полка, причину задержки батальона у стен парка, попросил о поддержке батальона танками, чтобы использовать их для проделывания проходов в изгороди парка для штурмовых групп.
К нам подъехали три самоходные установки ИС- 100, из которых одна была тут же подбита, а другие две отошли на 25-30 метров от забора. Я указал командиру роты самоходных установок, где сделать в заборе проходы. Но в это время снаряд из фауст-патрона попал в лобовую часть самоходной установки, легко ранив меня и командира самоходной установки. Однако проходы были проделаны. Штурмовые группы батальона под моим командованием 2 мая 1945 года первыми вошли в парк Тиргартен, где и водрузили знамя "Победы".
... Александр Васильевич взялся проводить меня до метро и дорогой все рассказывал о войне, о товарищах, о покойной жене Розе, которую трогательно называл то "горлицей", то "лебедушкой". Так, продолжая разговор, мы спустились вместе в метро, а потом он вошел со мной в вагон, не успев дорассказать очередной военный эпизод. Молодая пара, ворковавшая на сидении, сразу умолкла, воззрилась на сияющую Звезду Героя, парень встал, как по-команде, и вежливо сказал Александру Васильевичу: "Садитесь..." Но 83-летний ветеран повернулся ко мне и преподал рыцарский урок молодому человеку: "Садитесь, Татьяна Георгиевна"...
... Александр Васильевич теперь уже снова соединился со своей женой Розой, с однополчанами, а бронзовый "командор" охраняет его вечный покой...
